Немного найдется художников, которые стали бы так старательно и добросовестно изучать документы, искать — в книгах и в музеях, чтобы нарисовать иллюстрации для альбома «Царская охота». Между тем эти иллюстрации, сколько я помню, послужили первым толчком, вследствие которого Серов начал изучать время Петра I, а потом и весь XVIII век. В результате изучения этого времени явились такие вещи, как «Елизавета и Петр II на охоте», «Охота Екатерины II»14, «Петр, идущий по берегу Невы».

Фигура Петра I надолго приковала к себе 'внимание Валентина Александровича, и он изучил и знал превосходно и его и всю жизнь того времени.

Мне хочется дать и некоторые сведения о жизни Валентина Александровича, характеризующие его как человека.

Сведения о детстве и ранней молодости Валентина Александровича имеются в книге, написанной его матерью, Валентиной Семеновной Серовой, и я не стану касаться раннего периода его жизни, а буду говорить только о том Валентине Александровиче, какого знал я сам. Во время нашего первого знакомства ему было 18 или 19 лет; он был тогда юношей, небольшого роста, с чуть пробивающейся светлой бородой и усами, скромного вида, скромно одетый. Сначала он произвел на меня впечатление замкнутого и несколько угрюмого человека. Но по мере нашего сближения все больше узнавалось его настоящее лицо. Он был очень добрый, мягкий и отзывчивый человек, по большей части веселый и приветливый.

Этот угрюмый и замкнутый вид, с которым он встречал малознакомого человека, происходил от его большой неуверенности в себе и чисто юношеского самолюбия и нежелания уронить себя. Довольно долго он принимал этот вид при встрече с людьми новыми, мало знакомыми. Лишь значительно позднее, когда он стал известен, и у него появилась большая уверенность в себе, он в значительной 'мере избавился от этого угрюмого вида.

Валентин Александрович отличался совершенно исключительной простотой, прямотой, и несмотря на свой, по виду мягкий характер, умел отстаивать свои взгляды и не поступался своими убеждениями.

Как известно, Валентин Александрович ушел из Академии, не окончив курса, так как не мог выносить царившей в ней рутины, казенщины и т. д. Помню, как его убеждал кто-то из Академии вернуться в нее и допрашивал, почему он ее оставил. Он решительно отказался, заявив, что

даже вида стен Академии он не переносит. Потом ему поднесли звание академика и он принял его не без колебания.

Затем в 1905 году, после жестокой расправы царского правительства и стрельбы на улицах по демонстрантам, Валентин Александрович и Поленов, узнав, что войска, производившие расстрелы, были подчинены тому же великому князю Владимиру Александровичу, который состоял президентом Академии художеств,— подали общее заявление в Академию с отказом от звания, им предоставленного, и прав, с ним связанных.

И я знаю, что Валентин Александрович более в Академии не состоял. Поступил он так под влиянием впечатления от расстрела демонстрантов около Академии, случайным свидетелем которого он был: он видел убитых детей и женщин, видел атаку казаков на безоружную толпу, видел улицу в-крови; он не мог спокойно рассказывать об этом, и это впечатление осталось в его памяти навсегда неизгладимым. Вскоре потом он решительно отказался писать портрет Николая II, когда ему это предложили (о чем я упоминал выше).

Его обращение в кругу знакомых и близких было совершенно просто, и он искренне увлекался всякими забавами наряду с самой зеленой молодежью.

Несмотря на несколько мешковатую фигуру, он отличался большой ловкостью и легкостью движений. Любил верховую езду и ездил великолепно. Он также увлекался лыжным спортом и играл с увлечением в городки. Первый приступ грудной жабы, сведшей его в могилу, он почувствовал месяца за три до смерти, после усиленных движений во время игры в городки. О легкости его движений можно судить по тому, что он во время домашнего спектакля у Саввы Ивановича Мамонтова изображал восточную танцовщицу, одетый в костюм балерины с лицом, закутанным шарфом, и выделывал всевозможные па и прыжки, так удачно подражая балерине, что его мать, присутствовавшая на спектакле, его не узнала.

Валентин Александрович отличался необыкновенной деликатностью по отношению ко всем, с кем приходил в соприкосновение (только почитателей его таланта    совершенно не терпел и в обращении с ними мог дойти до грубости).

Случайно обидев кого-нибудь, он долго мучился от сознания причиненной другому неприятности. Так, мне приходит на память случай, бывший с ним в Париже, где он с мужем своей кузины, скульптором Ефимовым, имел общую мастерскую, устроенную в закрытой капелле упраздненного монастыря. Он разговаривал с кузиной (тоже художницей и хорошо знавшей и писавшей лошадей) о лошадях. Какая-то его фраза ее обидела: она рассердилась и заявила, что еще неизвестно, кто лучше знает и изображает лошадей — он или она; он тоже был рассержен и ушел, не помирившись. Несколько дней он ходил мрачный, его грызло сознание, что он обидел кузину, и наконец, чтобы покончить с этой неприятностью, он предложил ей дуэль, состоявшую в том, что каждый из них должен зарисовать лошадей по памяти, а решить, чей рисунок лучше, должен был ее муж. Дуэль состоялась; конечно, его рисунок оказался лучше и он сейчас же подарил его кузине.