БАСНИ
Известно, какую страсть питал Серов к животным. Едва ли есть хоть один альбом его рисунков, в котором не было бы зарисовок с лошадей, ворон, лисиц, волков, обезьян. В двадцатилетнем возрасте, собираясь ехать в Амстердам, он писал из Мюнхена своей будущей жене:
«В Амстердаме мне готовится еще одно (и весьма для меня большое) удовольствие — там прекраснейший, второй после лондонского, зоологический сад — это меня, представь, почти столько же радует, как и чудные картины в галереях» *. В какой бы город его ни забрасывала судьба, он первым делом справляется, нет ли там зоологического сада.
Когда в 1895 году А. И. Мамонтов, не раз уже обращавшийся к Серову с предложениями иллюстрировать то одну, то другую книгу, попросил его сделать несколько рисунков к басням Крылова, он с радостью ухватился за мысль, открывавшую широкое поле для применения его страсти и знаний «по звериной части». Мамонтов задумал издать с рисунками все басни Крылова, но, подобно многим другим его издательским планам, издание не состоялось и из выполненных Серовым рисунков было Лздано только два и то крайне неудачно в полиграфическом отношении.
Оригиналы их пока не разысканы, но след работы над баснями сохранился в позднейшей басне «Щука» и в других вариантах темы «Ворона и канарейка», сепии Русского музея и акварели Третьяковской галереи, относящихся к 1895 году.
К тому же времени относится небольшой эскиз к басне «Свинья под дубом». Все эти рисунки, пройденные то сепией, то акварелью, были типичными иллюстрациями к басням. Они и тогда уже были лучшими из всех попыток иллюстрировать крыловские басни, но Серову хотелось иного, хотя тогда он и сам еще не мог точно определить, чего в них не хватало и как следовало подойти к басне, чтобы иллюстрация выросла до некоего жанра, имеющего самостоятельное художественное значение. Одно было ему все же ясно: надо рисовать гораздо проще, отбросив тоновой и цветной рисунок, отказавшись от ненужных мелочей и назойливого натурализма. И Серов начал с 1896 года упорно искать тот басенный стиль, который в какой-то мере отвечал бы крыловскому стилю. Сумел же Крылов его найти, дав впервые русский, народный вариант литературного жанра, известного уже античному миру. Так же точно, как Крылов нашел для своих басен нужный им язык, так, думалось Серову, надо бы найти и язык изобразительный.
Забросив кисть, он ограничивается одним карандашом, но и в карандаше сначала еще мешают общепринятые приемы живописности, тона, светотеневых отношений. Так трактован рисунок к басне «Скупой» 1896 года. Несколько упрощеннее подход к двум другим басням того же года «Три мужика» и «Волк на псарне». На рисунке к первой уже незаметно погони за живописностью, но Серов невольно возвращается к ней во второй басне, где потребовалось дать почувствовать зрителю ночное время, когда волк забрался на псарню. Понадобилось дать в руку одному из мужиков фонарь, чтобы осветить волка и стену, к которой он прижался, отбросить тени от фонаря на всю группу псарей.
В 1898 году Серов, уже три года пишущий потреты Мусиных-Пушкиных, получил приглашение приехать к ним на все лето в Борисоглеб на реке Мологе Ярославской губернии. Специально для него был куплен печатный станок для офорта, которым Серов тогда сильно увлекался, и он поехал, заполнив здесь в течение лета несколько альбомов рисунками, послужившими ему материалом для целой серии басен. Некоторые рисунки, захваченные им с собой, он переделывает на новый лад, но все еще не может остановиться на чем-либо определенном. Рисунок для басни «Вороненок» все еще излишне сложен, недостаточно лаконичен и не народен. Рисунки для «Квартета» он столь основательно перерабатывает, что они получают абсолютно новые черты, впервые обозначив переломный момент всех басенных поисков.
Серов сам чувствует, что как будто начинает нащупывать твердую почву под ногами. Закончив в Борисоглебе этот вариант «Квартета», он тут же дарит рисунок жене, снабжая его многоговорящей надписью- посвящением: «Ольге Федоровне Серовой от супруга». Ольга Федоровна передавала мне, что он был тогда особенно в ударе и ему казалось, что дело с баснями наконец наладилось и идет к концу. Но лучшее есть враг хорошего, и на этой стадии рисунка дело не остановилось. Понадобилось еще три года, чтобы благополучно завершились долголетние мучительные поиски того стиля басен, который получил наименование серовского. Летом 1911 года в Домотканове Серов закончил последний вариант «Квартета», окончательно им утвержденный для печати.
К этому времени у него полностью определился и волновавший его вопрос оформления издания басен.
Вначале он думал дать все басни, но постепенно пришел к мысли ограничить их число, отобрав только свои любимые. Уже самый этот выбор указывает на мотивы, его определившие. Серов отбрасывает все сюжеты, не поддающиеся упрощению до конца, требующие по тем или другим основаниям иного решения и не вмещающиеся в лимиты легкого карандашного контура. В результате тщательного неоднократного взвешивания он останавливается на следующей мысли.
Издание должно называться «Двенадцать рисунков В. Серова на басни И. А. Крылова» и состоять из 12 рисунков крупного размера, предназначенных для воспроизведения в величину оригиналов фототипическим способом, обеспечивающим факсимиле передачи. Вот перечень басен в том порядке, в каком они у него перенумерованы для этого альбома: 1. «Обоз», 2. «Ворона и лисица», Ъ. «Мельник», 4. «Волк и журавль», 5. «Тришкин кафтан», 6. «Квартет», 7. «Крестьянин и разбойник», 8. «Ворона», 9. «Лев и волк», 10. «Осел и мужик», 11. «Мартышка и очки», 12. «Щука».
Выбрав из всех рисунков басен, делавшихся в разное время, эти двенадцать, Серов их вновь прошел в 1898 году в Борисоглебе, а в 1911 году в Домотканове опять их значительно упростил, а частью и совершенно перерисовал, на что ушло все последнее лето его жизни. В процессе этой заключительной переработки, он использовал тот технический метод накладывания прозрачной пергаментной бумаги на готовый уже рисунок, который дал отличные результаты в парижских рисунках с обнаженной натуры. Так же точно он без конца накладывал все новую кальку на предыдущий рисунок, всячески его упрощая, обобщая и улучшая в композиции, линиях, формах, наглядным примером чего может служить последний вариант «Квартета» 1911 года.
Серов располагает в нем зверей в обратном порядке против предыдущего,— справа налево, сохраняя тот же их последовательный порядок, но совершенно переработав позы, движения, ужимки каждого участника
квартета. И надо сказать эта переработка значительно улучшила как общую композицию, так и облик каждого зверя. В первом варианте не очень удачен медведь, из-за положения в фас утративший выгодные для него контуры, в последнем варианте он взят в профиль, приобретя более внушительный вид. Гораздо лучше характеризованы козел и осел, получившие более комические черты. Много выиграла мартышка, изображенная в прежнем варианте за дирижерским пультом присевшей на пне, в последнем она тоже управляет квартетом, но стоит перед остальными участниками, похлопывая смычком по лежащим на земле нотам. При новой расстановке выиграл весь рисунок.
Работая над баснями, Серов, по словам его близких, свидетелей его неустанных исканий О. Ф. и О. В. Серовых, Н. Я. Симонович и В. Д. Дервиза, использовал те многочисленные альбомы, в которых имелись зарисовки нужных ему животных. Такие альбомы он возил с собой в Домотканово и Борисоглеб, выбирая то, что подходило для данной басни. Недостававшие он тут же брал с натуры, заполняя новый «звериный» альбом. Бывали случаи, когда, испытывая нужду в том или другом повороте и движениях очередного зверя, он бросал все и уезжал в зоологический сад Петербурга или Москвы для дополнительных зарисовок. Как раз для «Квартета» он приезжал в 1898 году в московский зоологический сад, где сделал много рисунков с обезьян.
Процесс создания «Квартета» полностью повторялся при переработке всех остальных басен. Так же точно, как там, Серов делает басню «Волк и журавль» первоначально с акварельной заливкой (находится в Русском музее), чтобы постепенно прийти к ее редакции 1911 года, выдержанной в новом, последнем серовском стиле. Рисунки, использованные в этом длительном процессе создания басни, ныне распылены по разным рукам, но в свое время я имел возможность проследить шаг за шагом последовательные вехи становления последней редакции. Для волка в данном случае использованы рисунок Русского музея 1898 года, в повороте в правую сторону, с набросками на полях двух пар волчьих лап, и наброски волчьих голов маленького альбома, сфотографированные мною вскоре после смерти художника. Эти же рисунки, в числе многих других, послужили материалом для рисунка «Волк и пастухи», с которого в 1899 году Серов сделал офорт.
Басня «Лев и волк» имела, подобно всем, два основных решения — ранний тоновой — в данном случае акварельный, и последний упрощенно-натурный. Лев часто привлекал Серова своими формами и гордостью осанки. Один из лучших рисунков льва он сделал в 1896 году в офорте, подарив экземпляр оттиска И. И. Левитану.
В том же направлении шла работа над баснями «Обоз», «Мельник», «Осел и мужик», «Крестьянин и разбойник», в которых Серов достиг максимального упрощения графического языка. Показывая их мне, он сам обратил мое внимание на некоторые детали, доставившие ему немало хлопот, но, видимо, принесшие и удовлетворение.
— Долго пришлось искать в натуре случай со спуском с горы груженой телеги и затяжкой лошадиной головы в хомуте,— пояснил Серов, показывая на «Обоз».
- А вышли улепетывающие куры? — спросил он по поводу «Мельника»?
— А что, получилось этот фррр... вылет птичуры из капусты в коноплю?—сказал он, делая колебательный жест пальцами перед рисунком «Осел и мужик».
Таким же путем были созданы и остальные пять басен серии. Меньше всего изменений внесено было в самую раннюю из них, попавшую еще в мамонтовское издание — «Щуку». Ее идея осталась почти прежней: спереди справа лохань со щукой, в середине группа домашних животных, стоящих полукругом, в центре, спиной к зрителю — лисица. Остальные четыре подверглись той же стилистической переработке, что и другие басни того же цикла. Но они, быть может, совершеннее всех других в смысле достижения той цели, которую ставил себе Серов в течение 16 лет работы над баснями.
Это прежде всего «Ворона», где бесподобно переданы комическая важность поступи вороны в павлиньих перьях и недоумение, смешанное с брезгливостью у павлинов, возмущенных появлением в их аристократическом обществе простой вороны. Здесь дана характеристика не только вороны, но и павлинов, из которых каждому приданы едва уловимые индивидуальные черты.
Больше всего вариантов сохранилось для «Тришкина кафтана». Хотя все они близки один к другому и временами кажутся даже тождественными, но на них-то и видно, как улучшал Серов каждый следующий очередной рисунок, трогая то тут, то там почти незаметную черту, утолщая или утончая линию. В собрании Н. А. Соколова (Кукрыниксы) есть рисунок, дающий представление о начальной стадии этого великолепного серовского создания. На нем Тришка еще в зародыше — первый рисунок с паренька, сделанный непосредственно с натуры. После этого Серов перешел к поискам не случайного, а «басенного» Тришки, и такой процесс продолжался мучительно долго. Два окончательных решения мы видим в близких по совершенству вариантах Третьяковской галереи и моего собрания.
Отбирая после смерти Валентина Александровича, по просьбе Ольги Федоровны, рисунки для графического собрания Третьяковской галереи, я из всех вариантов намечал для приобретения наиболее совершенный, имевший авторское признание окончательной редакции. Два последних рисунка настолько близки, что принятие любого из них за лучший было в сущности условным. Увидев однажды серовского Тришку, уже не можешь представить крыловского в ином облике,— до того он правдив и убедителен в своей тупости.
Еще удачнее «Ворона и лисица». Отправляясь от стиха «На ель ворона взгромоздясь», Серов дает зрителю почувствовать, что ворона действительно высоко поднялась, усевшись на еловую ветвь. Очутившись этим путем на первом плане, она видит внизу крошечную лисичку, всячески изощряющуюся в лести. У вороны подчеркнута безнадежная глупость.
Рисунков ворон в серовских альбомах мы найдем множество, и попадаются прямо те, что делались именно для этой басни. Басня «Мартышка и очки» вся состоит из одной фигуры обезьянки, лижущей очки, нанизывающей их на хвост и рассыпавшей их по земле. Трудно решить задачу лаконичнее.
Из числа басен, не предназначенных для издания, найдется семь, доведенных до состояния той завершенности, которой отмечены и основные двенадцать басен: «Свинья», «Кот и повар», «Лиса», «Лисица и виноград», «Пустынник и медведь», «Филин и осел», «Бритвы». На первом рисунке мы видим, как из ничего не говорящей акварели, изображающей свинью под дубом, выросла эта монументальная, подлинно баснословная свинья, которая еле выползает из-за бугра подле сарая. Рисунок «Кот и повар» уже достаточно лаконичен, хотя заметны еще отдельные лишние детали. Кот взят целиком с одного из восьми набросков альбомного листа 1898 года. Великолепный рисунок «Бритвы» еще носит несколько жанровый характер. То, что эти рисунки продолжали занимать внимание Серова и были им обрабатываемы в его новом стиле, показывает, что решение ограничить задачу целиком в 12 рисунков было принято уже в 1911 году.
Вовсе не переделывались в 1911 году рисунки на следующие темы: «Волк на псарне», «Откупщик и сапожник», «Разбойник и извозчик», «Дуб и трость», «Вороненок», «Две собаки», «Лев состарившийся», «Обед у медведя», «Три мужика». Но некоторые из них Серов собирался переделать, как показывает его надпись на одном из двух экземпляров последней басни: «переделать».
Много сил уделял Серов и пейзажным мотивам своих басен, стараясь найти в передаче деревьев, листвы, травы такой же лаконизм, как и в фигурах животных и людей. Об этом мы можем заключить по ряду сохранившихся альбомных пейзажных зарисовок. Путем упрощения и обобщения он превращал их в законченные произведения. Он считал необходимым ограничивать свою наблюдательность и фантазию пейзажиста, чтобы не убивать второстепенными подробностями главного содержания.
Рисунки к басням Крылова — одно из тех немногих подлинно великих созданий, которые, хотя и отталкиваются от литературного наследия гениального писателя, в то же время имеют совершенно самостоятельное значение. По богатству содержания, остроте наблюдения, сверкающему юмору и народности они адекватны крыловским басням. Крылов нашел в баснях идеальное, доступное народу содержание и облек его в совершенную, предельно народную форму. Отсюда необычайная популярность крылов-ских басен, их слиянность с народной душой, отсюда и множество известных стихов, речений и оборотов, законно превращенных народом в свои любимые поговорки. Серов нашел им достойное воплощение.