III. ЗАНЯТІЯ У РЪПИНА ВЪ ПАРИЖЪ
 

Тотчасъ по пріЬздЬ въ Парижъ, Валентина Семеновна разыскала РЪпина, къ которому СЪровъ сталъ каждый день ходить. Съ этого времени начались впервые регулярныя занятія рисованіемъ. РЪпинъ писалъ тогда своего «Садко» и «Кафе», для которыхъ дЪлалъ множество этюдовъ съ натуры. СЪрову онъ ставилъ обыкновенно какой нибудь гипсъ для рисованья и nature morte для красокъ. При этомъ онъ давалъ чрезвычайно цЪнныя указанія, удержавшаяся въ памяти СЪрова на всю жизнь. По его собственному признанію, онъ вынесъ изъ этихъ уроковъ очень много. Благодаря бережному отношенію матери ко всЪмъ тогдашнимъ работамъ сына, почти всЪ онЪ сохранились, и дЪйствительно свидЪтельствуютъ о серіозности Этихъ занятій. Трудно, конечно, сказать, сколько поправокъ внесено въ рисунки и этюды рукой учителя, но нЪкоторые изъ нихъ очень благородны и прямо красивы по краскамъ. Особенно хорошъ этюдъ, изображающей синюю вазу съ воткнутыми въ нее кистями, на фонЪ  гобелена.
Въ эту же зиму онъ ежедневно Ъздилъ на другой конецъ города къ одной русской дамЪ брать уроки русскаго языка. Занятія шли очень вяло, и у СЪрова осталось отъ нихъ впечатлЪніе безысходной скуки. Пока, бывало, онъ доЪдетъ до дома, въ которомъ жила эта дама, по дорогЪ онъ увидитъ такъ много интереснаго, а главное перевидаетъ такую пропасть всякихъ лошадокъ, что на урокЪ ничего въ голову не идетъ. А лошадки были его слабостью и этой слабости онъ остался вЪренъ до конца. Среди самаго оживленнаго разговора или горячаго спора онъ останавливался на полусловЪ, если въ окнахъ мелькалъ силуэтъ заспаннаго денщика, проЪзжающаго офицерскую лошадь, или багровый откормленный кучеръ случайно велъ подъ уздцы рысака въ яблокахъ, по дорогЪ въ кузницу. Въ ПарижЪ онъ вздумалъ было сдЪлать себЪ настоящую лошадку, такую, чтобы двигала головой. ПослЪ невЪроятныхъ усилій и долгихъ мытарствъ ему удалось устроить ее на шарнирахъ, и радости его не было конца. Но тутъ случилось нЪчто совершенно неожиданное: учительница его нажаловалась матери, что съ нимъ сладу нЪтъ, что ему въ голову однЪ лошадки лЪзутъ, и въ наказаше лошадка была изломана на его глазахъ.
Однако, эти вмЪшательства матери въ его интимную жизнь бывали очень рЪдки; онъ росъ, въ сущности, въ полномъ одиночествЪ. Вернувшись отъ РЪпина и учительницы, онъ всЪ долгіе зимніе вечера просиживалъ дома, совершенно одинъ. Валентина Семеновна, жившая исключительно въ мірЪ музыки, почти всЪ вечера проводила въ оперЪ и въ концертахъ, возвращаясь только поздно ночью, когда мальчикъ спалъ. Постепенно онъ дичалъ и сталъ походить на волченка. Въ немъ развилась скрытность, угрюмость и подозрительность. Какъ то разъ онъ забылъ дома мелочь, которая ему выдавалась на омнибусъ, и очень растерялся, когда кондукторъ потребовалъ у него платы за проЪздъ. Какая то дама сжалилась надъ его безпомощнымъ видомъ и заплатила за него. На ближайшей остановкЪ она взяла его за руку и вышла изъ омнибуса; спросивъ, въ какой улицЪ онъ живетъ, она наняла извозчика и усадила его съ собой. Они проЪхали нЪсколько улицъ, какъ вдругъ СЪровъ на полномъ ходу кубаремъ вылетаетъ изъ пролетки и стремглавъ пускается бЪжать въ одинъ изъ пустынныхъ переулковъ. Что его побудило къ таком} неожиданному бЪгству, онъ ни тогда, ни послЪ понять не могъ. Онъ попросту превратился въ маленькаго дикаря. Отъ своей подозрительности и отъ того, что зовется «волчьей повадкой», онъ такъ никогда и не могъ отдЪлаться вполнЬ, несмотря на то, что матери вскорЪ пришлось тщательно изгонять у него эти черты одічалости. Единственнымъ его занятіемъ въ эти тоскливые парижскіе вечера было рисованіе. Онъ рисовалъ съ настоящимъ увлеченіемъ и уже не съ натуры, какь у РЪпина. а отъ себя, по памяти и по впечатлЪнію. Сохранилось нЪсколько альбомовъ, изрисованныхъ имъ въ теченіе этой зимы. Больше всего здЬсь, конечно, лошадокъ. но есть и много львовъ, собакъ и птицъ. Одна сорока нарисована такъ в'Ьрно и м'Ьтко, что съ трудомъ вЪрится, чтобы ее могъ сдЪлать девятилЪтній мальчикъ. УцЪлЪло много и другихъ набросковъ, между прочимъ не плохой портретъ матери, нарисованный съ натуры. Очень куріозны его композиціи, особенно одна, изображающая Садко, нисколько не похожаго на РЪпинскаго.
Развлеченій, шумныхъ игръ среди дЪтскаго гомона и визга, катаній, прогулокъ за городъ — СЪровъ не зналъ. Только однажды его одиночество было нарушено. Въ клубЪ русскихъ художниковъ рЪшили устроить вечеръ съ живыми картинами. Въ одной изъ нихъ должны были фигурировать Рафаэль и Микель Анджело, и нуженъ былъ мальчикъ съ крылышками,—италіанскій «рuttinо», не то амуръ, не то ангелочекъ. Рафаэля изображала ВЪра АлексЪевна РЪпина, Микель Анджело—В. Д. ПолЪновъ, а маленькаго СЪрова преобразили въ «рuttinо».  Вечеръ нмЪлъ успЪхъ: было много народа, очень шумно и весело. Среди русскихъ замЪтно выдЬлялась фигура Тургенева съ его бЪлой прядью волосъ, нависшей на лобъ. Но вечеръ кончился, и о немъ осталось воспоминаніе, какъ о чемъ то отдаленномъ, какъ о давнишнемъ томительно-сладкомъ снЪ. И снова потянулась безконечная вереница унылыхъ, одинокихъ дней.
 

СЛЕДУЮЩАЯ